"Тот, кто не знает истины – тот невежда, но тот, кто её знает, но называет ложью – тот преступник!" Б. Брехт
6-10 мая 1983 года состоялась встреча в Гродно "чудом воскресших, прошедших все круги ада" ветеранов первых боёв 22 июня 1941 г. отверженного легендарного погибшего 213 СП совместно с пограничниками,  другими мелкими строительными спецподразделениями…
Свою статью автор озаглавил "Та первая атака", а написал о другом. Мы не хотели войны - нам было доверено на новом пустом месте границы построить оборонительные сооружения, чтобы защитить свои рубежи Отечества, ещё материально не были готовы к оборонительной войне, уже развязанной Гитлером, были вынуждены в неблагоприятных тогда условиях стать насмерть обороной, контратаками. Без атак, контратак, победы не бывает. Атака, оборона, контратака это не одно и тоже.
Совсем непонятны слова автора «в том проклятом году не воспетом». Нет, не воспевать надо 1941-й, а проклинать, плакать, быть на чеку, помнить, чтобы 22-е июня 1941-го года больше никогда не повторилось! На своих ошибках учатся только болваны.
В мае 1941-го года полк (тогда уже) подполковника Яковлева покинул казармы в Фолюше на срочные строительные оборонительные работы вдоль границы.
9 мая 1941 года Гитлер ещё не был готов начать войну. Если бы мы упредили Гитлера 9 мая, то исход событий не был бы таким печальным для нас.
Откуда только автор Д. Гаврилин взял, будто: «На воскресенье, 22 июня, офицерам разрешили увольнение в город, к семьям?». 1. Офицеров тогда у нас ещё не было. 2. Разрешение, увольнение – просто анекдот. Все, в том числе командир, были на своих местах, за исключением комиссара Черных, который один получил пригласительный билет на концерт Красноармейской песни и пляски Александрова, прибывшего из Москвы 21 июня 1941 года в 3-ю армию на гастроли в г. Гродно.
Работником клуба у нас был славный, всегда юморист, весельчак, сержант срочной службы Г.А. Воронец.
К нам в полк «50 молодых офицеров» не прибывало, а прибыло всего 15 человек – командиров, выпускников Гомельского пехотного училища. Остальные уехали в свои полки 56-й СД.
По этому поводу я получил негодующие на автора статьи письма от Воронца Г.А., Голикова В.Е., Ракитянского С.С. и других,  о каком «временном смятении и потрясении (вызванном внезапностью нападения), которое энергичными действиями пресёк Т.Я. Яковлев», пишет автор. Ему же сообщалось совсем противоположное!
Вечером 21-го июня все батальоны возвратились с многодневных тактических учений, по 12 часов в сутки, без отпусков, выходных дней, в условиях, приближённых к боевым. Успели помыться в бане в Сопоцкино. 2-й батальон занял своё место на самой границе, где он до этого рыл правее погранзаставы противотанковые оборонительные рвы. На главной же линейке в сосновой роще на берегу канала до 1 часу ночи, т.е. уже 22-го июня, мы смотрели кинофильм «Волга-Волга». Фильм долго не могли начать показывать, потому что не могли завести движок генератора Д-6. Несмотря на усталость, танцевали при полной ясной луне, веселились, строили планы окончания срочной службы.  Фильм кончился в час ночи. А в полночь прервалась связь.
Никакой артиллерийской поддержки из соседних ДОТов не было, потому что её (артиллерии) ещё, к сожалению, не было там. ДОТы были не достроены. Были одни пулемёты в надёжных руках. Артиллерия была уничтожена пикирующими бомбардировщиками на высотках под Сопоцкино.
Майор Яковлев вообще никогда не ругался, не выходил так поздно из штаба, чтобы встретиться с прибывшим комиссаром Черных, кстати, якобы прибывшим из Святска. К тому времени Святск Вельки уже было занято немецким воздушным десантом с артиллерией, миномётами, диверсантами в нашей форме. Это они выбили оттуда только что прибывший туда на рассвете штаб 56-й СД, откатившийся за Неман и далее на восток без войск.
Командир, всё командование полка, политработники ещё с 4-х часов утра находились в боях, причём частично с трофейным оружием, боеприпасами, продовольствием из 57-го ТК, 28-й, 161-й, 162-й пехотных дивизий, 8-го армкорпуса, других вражеских соединений, густо прикрытых безраздельно господствовавшей тогда авиацией, потому что наша авиация не рассредоточенная на случай войны, на аэродромах погибла в первые же минуты войны. Хотя мы этого тогда не знали, но чувствовали на себе.
До этого командир всю ночь с 21-го на 22-е июня был вместе с начальником штаба Савельевым, секретарём парторганизации Титовым, начальником связи Шевцовым, неутомимым мл. л-том Сергеевым В.С. и другими у коммутатора принимал, передавал в штаб 3-й армии донесения, в т.ч. с ближайших пограничных застав. "На проводе" был Гришин П.Ф. – он докладывал о подозрительной, тревожной, взрывоопасной обстановке - давал указания дежурным подразделениям.
Командир полка требовал быть "во всеоружии" на чеку, а бойцы пусть пока отдыхают. Так что никакого "смятения",  замешательства у нас не было, не могло быть на рассвете, по боевой тревоге, объявленной внезапной полыхающей грозой, землетрясением. Но это была не гроза, землетрясения – так для нас началась Великая Отечественная война – разрывами града снарядов. Весь полк во главе с его командиром Т.Я. Яковлевым, штабом, командованием, все подразделения вмиг заняли свои, заранее подготовленные места, которые уже не раз занимали по учебным тревогам. Мы все были прекрасно обучены, были коммунисты, комсомольцы (за исключением призванных накануне на строительство из местного населения «братков-белорусов»), знали, что рано или поздно на нас нападёт мировой империализм, но не знали только когда, что таким безответственным коварным способом, кому из нас придётся стать «вечно молодыми». Нам просто не доставало времени на «потрясения». С первых же минут мы встретили иноземные пьяные орды захватчиков по-комсомольски, по-корчагински – как зубры. Раненные становились ещё злее, отчаяннее. Мы воевали не первый раз, знали, за что воевать.  Комполка, комиссар, получили первое боевое крещение ещё в Гражданскую войну. Вместе воевали в походе в Западную Белоруссию в 1939-м году, были товарищами по партии, по оружию, убеждёнными интернационалистами, патриотами, участвовали в войне в Финляндии.
Все командиры, политработники до этого воевали вместе, только в составе 8-й армии на Петрозаводском направлении. Даже лично я в числе трёх добровольцев-снайперов из 3-го з.с.п. 7-й армии, будучи курсантом полковой школы в Ленинграде, приданным 43-му КТАП, прошёл боевое «крещение» на Выборгском направлении с 23 февраля по 12 марта 1940 г. В своём комсомольском, юношеском задоре, впервые в РККА бойцы со средним,  высшим образованием – мы часто даже опережали замыслы врага и своего командования, часто сдерживавшего нас с юмором в смертельных схватках с врагом: «Не спешите, ещё успеете, навоюетесь. Это вам не провокация, не Финляндия, а большая, может быть последняя для врага война» - так говорили наши славные герои-наставники командир, комиссар. Кстати, Черных не только «участник Финской» (как написал автор статьи), а ещё был награждён орденом «Красного Знамени», медаль «ХХ лет в РККА» имел Яковлев Т.Я., что в ту пору было большой редкостью. Полк был отборным, ударным, многонациональным, коммунистическим.
Бывший рядовой боец тоже действительной срочной службы Алексеенко М.И. из Таганрога был из того самого 1-го батальона 184-го с.п., который был выдвинут на границу рыть противотанковый ров. Остальные 2 батальона этого полка в последние ночные минуты по приказу были отведены от Немана. В пути их настигли прорвавшиеся немцы в других местах 23-го июня.
В письмах ветеранам Гаврилин Д.А. задавал такие вопросы: «А какой ваш батальон немцы вырезали полностью ещё спящими в палатках?», «А где похоронены трупы немцев» т.п. Неужели ему не рассказывали местные жители, как их мобилизовали немцы собирать в лесах, вытаскивать из канала, других речек, болот, грузить в большие фургоны с эмблемой быка трупы?
Д.А. Гаврилин в декабре 1983 г. сообщил мне, будто у него в гостях находится, жаждет встречи со мной, даже будто спрашивает у меня разрешения на визит ко мне в Харьков сын нашего бывшего командира 213-го СП.
Я знал его ещё ребёнком, многие годы безуспешно разыскивал его. Об этом Гаврилину Д.А. стало известно с мая 1983 года. Обрадовавшись такой сенсации, я в тот же миг письмом-телеграфом пригласил сына командира полка к себе, приготовился к встрече такого дорогого гостя. Ответа не последовало. Я выслал Гаврилину документальные материалы о героической гибели легендарного 213-го СП. Как мне лично хотелось рассказать выжившему сироте о делах и последних днях его отца-героя!
Тогда я находился в госпитале. О статье я узнал только из письма и вырезки из газеты, присланных мне школьниками из СШ №1 им. С.М. Кирова г. Гродно.
6-10 мая 1984-го года в тех же местах состоится повторная более обширная встреча ветеранов боев на священной для нас Гродненской земле.
Бывший ст. сержант срочной действительной службы, старшина, комсорг, снайпер №1, пом. командира снайперской роты, связной, разведчик, переводчик командира 213-го СП, 56-й Московской СД.
Инвалид ВОВ 2-й группы Н.С. Нагорный.
г. Харьков, 12 апреля 1984 года.

О нашем полку писать очень трудно. Дело в том, что он в виде исключения попал в такую ситуацию, что фактически оставлен был на произвол судьбы, на верную гибель, т.к. штаб дивизии драпанул от нас и штаб 3-й армии тоже — им было не до нас… Даже склады боеприпасов взорвали и подались одни на р.Щару и на восток. В этом вся трагедия. А наш 213-й полк присоединил к себе все подразделения, пограничников, 9-й (ОПАБ) артпульбат и как скала в океане стоял насмерть, в ожидании помощи, взаимодействия и огневых поддержек… Жестокая судьба распорядилась иначе. Немцы в своих сводках и архивах называли наш полк «56 СД» — это даже в литературе показано и в сводках: «На границе 56-я стрелковая дивизия ведет ожесточенные бои». Одна единственная (дивизия) не отозванная не дошедшим приказом на отход.

Накануне войны в наших войсках шла реорганизация, которая затронула и 213-й СП, в полк начало поступать новейшее оружие, нескольким командирам присвоили очередные звания и повысили в должности, в т.ч. комдив Евстегнеев пошёл на повышение и командование дивизией предложили принять командиру полка майору Яковлеву, но он отказался. За несколько недель до войны на место Евстегнеева назначили нового комдива – генерала С.П. Сахнова.

Из письма Нагорного В. Бардову от 14 июня 1986 г.:
"В конце апреля 1941 г. рота 3-го батальона вышла на границу рыть дзоты, окопы и прочее у погранзаставы. Затем в мае и мы ночью прибыли на Августовский канал (севернее – В.Б.) Сопоцкино".

Бойцы 213-го полка хорошо научились делать палатки, выкапывая предварительно квадратные ямы примерно на 60 см в глубину.

Перед самой войной Яковлеву присвоили звание подполковника, но в полк приказ дойти не успел и Яковлев так и остался майором.

Николай Нагорный со своими друзьями сержантами Ахминовым и Багровым вечером 21.06.41 года выцарапали ножом на ДОТе, стоявшем на берегу канала, свои инициалы (9 букв — «ННС» и т.д.). На следующий день они хотели сходить искупаться и отдохнуть на канале. ДОТ тот был полностью замаскирован (засыпан землёй) но был ещё сырой бетон и не было вооружения. Свои инициалы они выцарапали недалеко от амбразуры. ДОТ был артиллерийско-пулемётным (то есть кроме узких пулемётных амбразур были еще и 1-2 больших, куда должны были поставить пушки. К этому ДОТу впервые на этом участке проложили силовой электрокабель (7 стальных жил в матерчатой изоляции, пропитанной особой смолой — озонримом). Присоединить кабель ещё не успели.

"Недостроенные и тёмные ДОТы мы не имели возможности использовать — они были еще сырые, мокрые. В них только скрывались тяжелораненые на открытой местности. Северо-западнее и западнее Сопоцкина, за каналом, через р. Ганчу и на канале.
После 25 июня, после получения приказа командующего 3-й армией, мы отходили на Гожу-Привалку-жд. ст.Поречье-Н.Руду-Н.Двор-Гуды-Липнишки. В 6-7 км восточнее Липнишек в лесу путь усеян могилами.

По палаточному лагерю 213-го СП прошёл слух, что пограничники поймали двух шпионов в нашей форме.
На входе в лагерь висел девиз-транспорант, натянутый между двумя деревьями: "Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!"

Нагорный Н.С., будучи в Гродно в увольнении, купил себе радиоприёмник фирмы "Телефункен" высшего класса и в 12.00, 22-го июня слушал по нему доклад Молотова и потом рассказал товарищам, что это не провокация, а война, хотя к тому времени в этом и так все уже были убеждены.

Утром 22 июня 1941 года старшина (2-й стрелковой роты — В.Б.) Белозёрцев (мы с ним были большими друзьями до войны) принёс и вручил мне для взвода связи: «паспорта на тот свет» — посмертные медальоны (трубчатые пеналы из пластмассы — В.Б.), последние сухари и по котелку сливочного масла. А лично для меня выдал и личное оружие — наган, ещё царского изготовления, на котором под смазкой читалась надпись «За веру, царя и Отечество».

Почти вся рота связи погибла при восстановлении связи в первые же часы войны. Их потом нашли порезанными в кювете дороги.

Из письма Нагорного В. Бардову от 14 июня 1986 г.:
У заставы В. Усова 22.06.41 г. 5-я  (стрелковая – В.Б.) рота из 2-го батальона вела бой не на жизнь, а на смерть. Туда я доставил донесение штаба полка и приказ Яковлева Т.Я.: с боями прорываться от немцев и идти в «тыл» – к штабу 213-го СП.
По возвращении Нагорный принёс в штаб полка штук 5 немецких автоматов и показав их штабным, сказал, что они хорошие. А комиссар Черных (услышав это) взбесился: «А у нас, что — плохие, что ли?». И схватив те автоматы стал пытаться ломать их.

Находясь на дороге идущей из Гродно в Литву в районе д. Привалки, командир полка майор Яковлев, когда узнал от встреченных беженцев из Литвы, что там уже немцы, приказал Нагорному и его товарищу по финской войне сержанту Василию Кокореву:
-   сдать свои документу начальнику особого отдела (секретной части) полка л-ту Селивёрстову,
-   вернуться назад на Августовский канал, где в ДОТе была оставлена часть раненных бойцов полка (в том числе присоединившийся к полку пограничник с п/з №2 Николаев А.Н., подтвердивший слова Нагорного),
-    передать им его приказ, выходить из окружения самостоятельно,
-    рассредоточить по ближайшим хатам тяжелораненых,
-    с остальными вывести из окружения самостоятельно.

В Гоже из крайнего слева дома к полку присоединился местный партработник — он подошел к майору Яковлеву, переговорил с ним и шел дальше вместе с полком, участвовал в разгроме немецкого батальона связи и взятии гаубиц. Дома у него осталась его жена и дети 4-5 лет. Нагорный попросил жену этого партработника, чтобы она переслала его родным письмо. Он написал в нём, что они бились до конца и что сам он легко ранен. Там же он выбросил свой красный (трофейный еще с 1-й  мировой войны) ранец из телячьей кожи, в котором были: значок «Активист-радиолюбитель», аттестат об окончании СШ в Майкопе, тетрадь с его стихами.

(записано В. Бардовым в конце 80-х годов «по горячим следам» со слов Нагорного).

Начало письма Нагорного Василию Бардову:
"Г. Харьков, 14 июня 1986 г.
Дорогой мой юный дружок Василёк!
Вчера получил твоё предлинное письмо. Большое спасибо за номера телефонов и всю информацию по полку.
Лейтенанта Селивёрстова я хорошо знаю: он погиб в бою. Действительно он как начальник особого отдела полка (секретной части) выносил на груди знамя. А о том, что:
-   знамя,
-   секретные документы,
-   журнал боевых действий полка
-   и т.п., в т.ч. и мой комсомольский билет, сданный политотделу, перед уходом в опасный тыл врага, чтобы передать приказ в ДОТ с раненными и вывести их...
Всё это 6-7 июля:
-    было упаковано в противоипритные накидки,
-    помещено в брезентовые вёдра,
-    и захоронено в последний момент в куполе корневища под самой  большой сосной, в 6-7 км северо-восточнее от д.Липнишки в лесу, где штаб остановился дневной привал -  отдых, перевязки, сон прочее, не зная о том что штаб преследовали особые части с танками и пр.
Об этом мне рассказал не Селивёрстов, а лично сам командир полка Яковлев Т.Я. в августе 1941 г., о чём я рассказывал».

И вот 3-го июля недалеко от Салатского озера группу раненных, которую вёл Нагорный и Кокорев обнаружили немцы и прижали к воде. На берегу было несколько лодок, но сразу всех переправить было нельзя и Нагорный сказал Кокореву: «Переправляй раненых, а я прикрою». Взял с собой двух бойцов, пулемёт и втроём они наскоро выкопали одиночные ячейки в песке и заняли оборону недалеко от берега озера. Когда немцы стали подходить к озеру Нагорный со своими товарищами открыли огонь по ним. Немцы отошли и начали «садить» по ним тяжёлыми минами из миномёта, которые накрыли всех троих. Двое погибли, а рядом с Нагорным разорвалась мина, один осколок которой попал в лицо, а второй порезал вену на левой руке. Нагорный потерял сознание и осел на дно своей ячейки. В результате обстрела он был ещё и засыпан песком.
Благодаря группе Нагорного, группе раненых Кокорева удалось  благополучно переправиться на другой берег озера. Когда стрельба стихла, они дали прощальный салют по погибшим и пошли дальше. Через какое-то время (сам Нагорный называл цифру – 3 дня) немцы согнали местных жителей собирать оружие и закапывать трупы погибших в этом бою наших бойцов. Тут-то его и нашли полузасыпанного в своей ячейке местные жители. Вытащили наверх и обнаружили что он ещё живой. Но тут подошли немцы, обыскали его и вынули у него из кармана документы. Свои документы Нагорный когда уходил на задание, сдал начальнику секретной части л-ту Селевёрстову, нёсшему обмотанное вокруг себя знамя полка. А с собой у него были документы бойца из приписного состава Богинского, которого он застрелил на Августовском канале по приказу командира полка м-ра Яковлева, который в бинокль увидел, как на поле боя Богинский стреляет в спину командирам, бежавшим в атаку. Поэтому, когда немецкий солдат достал из кармана Нагорного документы и раскрыл их, он прочитал в них "гауптман Богинский” и решил, что перед ним лежит без сознания раненный капитан немецкой разведки. Хотя физиономия Богинского была пошире, чем у Нагорного, и их лица были не похожи, но т.к. один осколок мины попал Нагорному в щёку (и даже 2 зуба выбил), лицо у него распухло и было всё в песке, в крови и поэтому опознать "Богинского” по фотографии в его удостоверении было невозможно. А кроме этого Нагорного спасло ещё и то, что незадолго до начала войны он закончил курсы переводчиков немецкого языка. Поэтому, когда немец привёл Нагорного в чувство нашатырным спиртом и Нагорный, придя в себя, увидел перед собой немецкого солдата с автоматом и документами Богинского в руках, он сказал солдату: "Гивер ап" (положи оружие)! И солдат, решив что ему приказывает раненый гауптман, положил свой автомат на землю, перевязал Нагорного, после чего немцы отправили его в Гродно в военный немецкий госпиталь. А когда Нагорный осмотрелся вокруг – увидел отпечаток гусеницы танка или бронетранспортёра прошедшего прямо над его ячейкой. По дороге в госпиталь Нагорный опять потерял сознание и пришёл в себя уже в госпитале. Его рука болела, ныла нога. Вся правая сторона лица опухла и была забинтована. Сознание возвращалось медленно. В голове шумело, во всём теле ощущалась сильная слабость.
Нагорный приоткрыл глаза и увидел, что лежит в чистой постели на госпитальной койке в небольшой светлой комнате. Рядом в такой же больничной пижаме лежал ещё один человек, и над головой у него висела табличка подвешенная к спинке кровати.
"Видимо график температуры или фамилия” – подумал Нагорный и присмотрелся. Вдруг к своему удивлению он рассмотрел на табличке латинские буквы.
"Немец?!" – обожгла догадка его сознание – "Куда я попал?! А что же тогда висит на моей койке?!” – подумал он. Нагорный приподнялся, взглянул на спинку своей койки и чуть не ахнул – на его такой же табличке, как и у соседа латинскими буквами была написана фамилия "Богинский”. Эта фамилия словно электрошоком ударила Николая: "Так это же они меня за этого гада приняли!" – понял он и вспомнил всё что произошло с ним за последнее время.
Так он оказался в палате на первом этаже в немецком госпитале в центре Гродно, рядом с городским парком у улицы Ожешко и площади Ленина (переименованной сейчас в Тызенгауза), в здании, в котором находится сейчас военная комендатура, по соседству с современным старым главным корпусом университета и его спортзалом. Нагорный сразу решил, что на долго здесь не задержится и когда через какое-то время встал на ноги, он «одолжил» у своего соседа по палате какого-то тяжелораненого фельдфебеля его пистолет (оказавшийся без патронов) и как был – в больничной пижаме ночью через окно бежал из госпиталя. Но долго ему путешествовать не пришлось. Этой же ночью его поймал патруль и доставил в лагерь военнопленных в польском местечке Сувалки. По пути в лагерь Нагорный придумал себе легенду, прикидывал, как вести себя по прибытии в лагерь. Но в лагере его ждал сюрприз, в результате которого прибегать к легенде ему не пришлось. На входе в лагерь сидел переписчик (точно так же как это было и в лагере, расположенном внутри крепостной стены, оставшейся от замка в райцентре Лида – В.Б.) и записывал Ф.И.О., № в/ч, звание, должность и другие личные данный. Причем к тем, кто был в гражданской одежде относились очень подозрительно, а то и просто говорили: «Комиссар», вплоть до расстрела. А Нагорный был в больничной пижаме и с ним произошло тоже самое. Нагорный попытался объяснять, что он не комиссар и почему он в больничной пижаме, но тут на шум обернулся один из СС-ких офицеров, стоявших к нему спиной и Нагорный к своему удивлению и негодованию узнал в нём полкового любимца, заместителя командира полковой школы лейтенанта Мельника, стоявшего рядом с переписчиком-регистратором вновь прибывших военнопленных. Только теперь это был уже не лейтенант Красной армии – в его СС-овских чёрных петлицах серебрились три кубаря.
"Да это старший сержант Нагорный”, сказал Мельник, узнав своего бывшего однополчанина. Затем вытащил из кармана фотоснимок, на которой Нагорный был запечатлён, когда незадолго до войны в качестве комсомольского организатора 1-го батальона, проводил на поляне (в расположении палаточного лагеря 1-го батальона), комсомольское собрание и политинформацию, посвященную доведению до личного состава его батальона заявления ТАСС от 14 мая 1941 года, в котором говорилось, что никакой угрозы для нас скопление немецких войск на границе не представляет. Причём сам Нагорный не верил в это, но его служебный долг комсорга обязывал его объяснять это бойцам и он доводил до бойцов эту информацию, а самого его при этом аж перекашивало – так он кривился от того что ему приходилось убеждать бойцов в том, чему он сам не верил. И его с такой скривившейся физиономией и сфотографировали, а фотография эта потом попала к Мельнику и он показал это фото переписчику, принимавшему в лагере новых прибывших военнопленных. Позже в лагере Мельник допрашивал Нагорного. Кроме того, жёны командиров, оставшиеся в оккупации в Гродно (видимо, жена л-та Павловского) видели Мельника во время войны в Гродно в немецкой форме разъезжавшего по городу в бричке (что подтвердило таким образом слова Нагорного о нём) и считали его полицаем.
Переписчик, убедившись, что Нагорный не политрук и не комиссар и увидев что он ранен сказал Нагорному: «Санблок» и занялся следующими пленными поступившими в лагерь.
Под лагерь военнопленных немцы в Сувалках приспособили бывшую овощную базу в глухой польской провинции, на окраине Августовской пущи - огороженную колючей проволокой возвышенность, продуваемую со всех сторон всеми ветрами, на которой скопились десятки наших военнопленных. Внутри лагеря были проволочные перегородки, делившие лагерь на блоки, в числе которых были украинский, офицерский, санитарный и нацменский (аббревиатура от имевшего в то время место термина нацмены – национальные меньшинства).
Перешагнув «порог» лагеря, Нагорный увидел довольно странную и жуткую картину: вся песчаная возвышенность, огороженная колючей проволокой была изрыта небольшими (в диаметре), но глубокими ямами, словно лисьими норами, наполненными дождевой водой, в которых по двое-трое сидели пленные. Как оказалось, это так наши солдаты пытались спасаться от ветра и холода, вырывая руками норы в песчаном грунте и залезая по 2-3 человека туда, чтобы согревать друг друга. Но вскоре пошли дожди и ямы стало заливать водой и людям стало ещё тяжелее переносить пребывание в этом аду.

В 213 полку Нагорный был заместителем командира взвода связи 1-го батальона.
У них была радиостанция 6-ПК, обслуживаемая двумя радистами:
-    радист №1 ефрейтор Фёдор Кислый носил саму радиостанцию и работал на ней,
-    радист №2 чуваш Воробьёв носил батарею аккумуляторов БАС-80.

В первый день войны на Августовском канале когда Нагорный после какой-то отлучки вернулся в свой взвод, Кислый сказал ему что радиостанция вышла из строя потому что была пробита немецкой пулей и Нагорный стал ругать Кислого, за то что тот не уберёг батарею. А когда Нагорный после этого повернулся спиной к нему и пошёл по делам (видимо, в штаб полка), он услышал свист пули, выпущенной со спины, но тогда Нагорный не придал значения этому, т.к. рядом шёл бой и была активная перестрелка.

По дороге в санблок лагеря Нагорный обратил внимание ещё на одну фигуру в эсэсовской офицерской форме с двумя кубиками в петлицах. "Фёдор!" – вырвалось у Нагорного. Перед ним стоял бывший ефрейтор РККА, радист №1 из взвода связи Нагорного – его бывший подчинённый!
«А-а-а, командир! И ты тут! Ваша Советская власть кончилась! Теперь мы хозяева, а вас всех мы расстреляем! И Яковлев ваш здесь! Попался!» – с ехидной улыбкой сказал Кислый своему бывшему командиру.
«Врёшь! Где он?» - не поверив Кислому, встрепенулся Нагорный, на что тот ухмыльнувшись ему ответил: «Что, не веришь, командир? Ну скоро сам его увидишь в командирском блоке».
Придя в санитарный блок, Нагорный увидел, что в нём медицинской помощи практически не было, а общая обстановка была такая, что помести туда здорового человека – и тот долго не протянет, а о раненых и измождённых голодом и болезнями людях и вовсе говорить не приходилось: бинтов не было, свирепствовала дизентерия, от которой люди умирали десятками каждый день. Поэтому многие более или менее стоявшие на ногах военнопленные старались убраться из санитарного блока ещё задолго до выздоровления.
В этом санитарном блоке Нагорный встретил и своего радиста №2 - чуваша Воробьёва и тот рассказал ему
 - что стало с полком, как он попал сюда,
- как Кислый (в первый день войны на Августовском канале), специально прострелил свою батарею аккумуляторов чтобы вывести из строя радиостанцию и выстрелил Нагорному в спину, когда тот уходил, да только промахнулся.
И Нагорный вспомнил:
- как действительно он отчитывал тогда Кислого, за то что тот не уберёг свои аккумуляторы, а тот лишь ухмылялся: "Ничего не поделаешь командир – шальная пуля”,
-    что действительно, когда уходил от них, пуля просвистела над ним, но тогда на передовой пули свистели часто и это было не удивительно. И он тогда не придал значения этому, а теперь понял, что это были за "шальные пули”.
На следующий день Нагорный решил разыскать в лагере своего командира полка и наконец его увидел. Майор Яковлев лежал на земле, задумчиво глядя в одну точку. У него было легкое ранение в голову.
(записано В. Бардовым в конце 80-х годов «по горячим следам» со слов Нагорного).

Из письма Нагорного от 14 июня 1986 г.:
«Командир полка Яковлев Т.Я. в августе 1941 г. (о чём я рассказывал) не мог двигаться из-за ранений.
Яковлев был в сапогах и в своей военной форме, но без ремней (когда-то плотно обтягивавших его атлетическую фигуру) и без знаков отличия (петлиц) и без фуражки. А под (кителем – В.Б.) на груди его белели бинты.
-    "Товарищ майор!" – вырвалось у Нагорного.
-    "Тише" – ответил командир полка…
Нагорный рассказал Яковлеву свою "Одиссею” – о том как ему пришлось "погибнуть” выполняя приказ командира полка и быть погребённым в своей ячейке и как довелось "воскреснуть”, чтобы снова встретить своего командира. Яковлев заметил, что у Нагорного гноилась раненая (простреленная ещё в первые дни войны) нога и он дал ему свой пакет со своими стираными бинтами.

История самого Яковлева оказалась не менее захватывающей и трагичной.
Он рассказал Нагорному о том:
-    как, громя попадавшихся по дороге немцев, полк лесами пробивался на восток к городу Лида,
-    как в районе д. Новая Руда они попали в засаду и как увидев летевшую в них немецкую гранату "колотушку” её перехватил на лету и погиб сам, но спас от верной гибели штаб полка водитель полковой легковушки М-1 "эМки” Сергей Сергеевич Степанов,
-    как в районе города Лида полк был распущен на мелкие группы, у каждой из которых был свой командир и маршрут следования, чтобы самостоятельно выходить из окружения и затем соединиться вновь,
-    как выходила из окружения штабная группа полка и как она погибла.
В состав штабной группы, кроме самого Яковлева входили:
-    комиссар полка (звание батальонный комиссар) Черных,
-    начальник штаба капитан Царёнок,
-    начальник артиллерии полка капитан Онищенко,
-    инструктор политотдела Клейнер,
-   начальник особого отдела (секретной части) полка л-т Селивёрстов (выносивший, до того как он погиб в бою, на своей груди знамя полка по свидетельству Нагорного и Вещунова),
-   зам. по тылу командира 3-го батальона мл.л-т Портяной,
-    радист №1 взвода связи 1-го батальона Фёдор Кислый, тащивший на себе радиостанцию,
-    бойцы разведвзвода, шедшие в качестве разведки и боевого охранения.
Когда в одном из боёв под г. Лида Селивёрстов погиб – его портфель с документами секретной части и знамя полка передали другому офицеру.
Группа продолжала двигаться на восток. Вот уже осталась позади д. Гуды. Штабная группа пришла в Ивьевский район. Осталась позади слева деревня Липнишки. Чтобы не переходить дважды речки Гавья и Жижма, штабная группа изменила направление движения с восточного на юго-восточное и они направились к слиянию этих рек, где они сливались и текли уже одним потоком. На подходе к этому слиянию рек (развилке) командир полка Яковлев взял с собой проводника – деда из местных жителей. Шли голодные и уставшие, измождённые бесконечными стычками с немцами, но уверенные что им удастся выйти к своим. Когда стемнело, не доходя до развилки рек Гавья и Жижма, остановились на ночлег. Спать решили внутри небольшого массива ржи, в треугольнике, образованном шоссе, железной дорогой Лида-Молодечно и речкой (Гавья или Жижма – В.Б.).
Уснули, а проснувшись утром, обнаружили, что проводник пропал, а этот треугольник окружают немцы, в т.ч. мотоциклисты. Большого густого леса поблизости не было, поэтому на отход всей группы нечего было рассчитывать. Немцы на своих мотоциклах в считанные минуты догнали бы их и захватили в плен и взяли знамя полка. Тогда майор Яковлев приказал группе командиров упаковать:
-    знамя в портфель, в котором находились документы особого отдела (секретной части) полка,
-    портфель вложить в прорезиненное кавалерийское брезентовое ведро,
-    ведро завернуть в антиипритную накидку,
-    а накидку закопать под корнями ближайшей самой высокой сосны в том месте.
Сам же Яковлев решил принять последний бой и с группой бойцов и командиров задержать немцев и принять огонь на себя, спасая знамя полка. Завязался последний, неравный бой, перешедший в штыковую атаку и рукопашную схватку. В результате:
-    упал, убитый немецкой пулей в бою начальник штаба полка капитан Царёнок,
-    был убит в бою инструктор политотдела Клейнер,
-   комиссар Черных отстреливался в наседающих немцев и застрелился последней пулей, чтобы не сдаваться в плен,
-    Яковлев кинулся с винтовкой в штыковую атаку, но немца штыком достать не успел – немец раньше выстрелил из автомата и Яковлев получил 4 пулевые ранения в грудь и живот.
Так погиб штаб полка, а раненого Яковлева бойцы подхватили на руки и прорвавшись через немцев вынесли с поля боя и поместили в какой-то избе в ближайшей деревне и выставили охранение.
С Яковлевым были:
-    ещё 1-2 каких то командира (то ли лётчик, то ли политработник),
-    радист Фёдор Кислый с радиостанцией,
-    и человек 15 бойцов.
Кислый вызвал по рации немцев и сообщил им их местонахождение. Немцы приехали, перебили охрану, расстреляли хозяев хаты, а Яковлева увезли с собой, подлечили и поместили:
-    в пересыльный лагерь, внутри замковой стены г. Лида,
-    затем в Гродно, в лагерь, располагавшийся в городке Фолюш, на берегу р. Лососянка,
-    и потом в лагерь военнопленных в польском местечке Сувалки.
Немцы не сразу поняли, что очагом сопротивления севернее местечка Сопоцкино командовал Яковлев (а не комдив Сахнов) и они считали что имели дело не с 213-м полком, 1-м батальоном 184-го полка, и 9-м опабом, а со всей 56-й СД, поэтому, подлечив немного, немцы водили Яковлева по лагерю и показывали его военнопленным для опознания. Яковлев рассказал Нагорному об этом и сказал: "Лучше бы меня застрелили, чем терпеть все эти унижения”.
Когда позже в лагере наши пленные готовили побег, о чём вспоминал и Б.М. Максименко, Нагорный предложил Яковлеву бежать вместе с ними, но Яковлев сказал: "Мне всё равно далеко не уйти, а обузой я быть не хочу. А ты, Николай, беги и расскажи людям о том, как мы воевали и о том, как нас предали! Если будешь жив – найди полковое знамя! Этим ты спасёшь честь полка, а заодно и вернёшь свои документы, которые ты сдал в секретную часть Селивёрству когда в тыл на задание уходил”.

Потом Яковлева не то расстреляли в Сувалках, не то увезли в Германию.

В лагерь военнопленных в Граево (?! – написано рукой Н.С. неразборчиво) Нагорный попал осенью 1941 г. Подыскал себе верных товарищей и стали думать о побеге. Но в одном человеке они ошиблись. Им оказалась «подсадная утка» – сынок польского помещика или эмигранта. И когда настала очередь Нагорного копать подкоп, провокатор предупредил немцев и они вытащили его из подкопа. Затем его и ещё одного узника лагеря избили до полусмерти и повезли вешать. Но до места казни не довезли и бросили в баньку, приспособленную под камеру. Вскоре порог этой «камеры» перешагнул гестаповец с кубарями гауптмана в петлицах. Принёс еду и презрительно сказал на чистом русском языке: «Ну что, красное отродье, довоевались»?! Усмехнулся и вышел.
На следующий день повторилось всё тоже самое. Друзья-антифашисты были еле живы, но Нагорный нашёл в себе силы и «бросил» в лицо гауптману фразу: «Ах ты сволочь! Родину предал»! Гауптман ничего не ответил, вышел из камеры и с неделю больше не появлялся. А еду им стали приносить солдаты. Нагорный и все его товарищи считали себя смертниками, но их почему-то немцы оставили в покое и больше не беспокоили и друзья Нагорного не могли понять в чём дело, что случилось и почему за попытку побега их не повесили сразу а куда-то повезли из лагеря и дали им передышку, да ещё и этот странный гауптман, говорящий по-русски, исчезнувший словно испугался брошенного ему проклятия в лицо.
Разгадка пришла через неделю - этот гауптман снова перешагнул порог их камеры и навестил пленников. «Ну всё – подумали узники – теперь уже недолго осталось. Сейчас повезут вешать в г.Риза». Но гауптман молчал.
«Что гад, снова пришёл»?! – поприветствовали его пленники.
Гауптман закрыл за собой дверь, подошёл к узникам камеры и сказал: «Ну, вот что ребята – от виселицы я вас спас. Считайте, что родились во второй раз. Теперь будем работать вместе. Мне нужны, такие как вы. Я устрою вас на работу в шахты недалеко отсюда – там у немцев какое-то секретное предприятие. Ты будешь Алекс, ты – Пауль, а ты – Иоган» - сказал он. Гауптман этот оказался офицером советской разведки. Он вывел подпольщиков из тюрьмы и устроил на шахты, где они все занимались подрывной и разведывательно-диверсионной работой.
Осенью 1943 г. Нагорный оказался недалеко от Дрездена в концлагере Мюльберг-4б. В ревире (госпитале) этого лагеря познакомились Нагорный и болгарский антифашист Илья Павлов Иванов из Варчанской области, (Белочарчишко). Познакомились, подружились. После войны Нагорный и ИвАнов разыскали друг друга и переписывались, но вскоре ИвАнов поменял место жительства и переписка прервалась.
После войны Н.С. Нагорный жил со своей семьёй и до ухода на пенсию работал адвокатом в г. Харькове. Умер в 1988 г.