Встреча была трогательной, ведь мы не виделись 45 лет, были молодыми, лет по 20-22, а сейчас под семьдесят, а некоторым и более.
Многое вспомнили: службу в 213 полку, в сержантской школе под Псковом, поход в Эстонию г.Тарту, Таллин, а потом передислокация в Белоруссию - Ивье, Лида, Гродно, Сопоцкин. Вспомнили парад 1-го мая 1941 года в г.Гродно, бои севернее Сапоцкин, отход полка за р. Неман, бои в пути следования, потеря друзей - однополчан и многое другое.
20-21 июня осмотрели казармы 2-го батальона, в которых я служил в 1940-1941 годы, они тогда стояли на краю города, а сейчас почти в центре, рядом автовокзал. Осмотрели также казармы в Фолюше, где располагался 213 СП.
Мне очень интересно было увидеть окопы, в которых в первый день войны сражался наш 213 стрелковый полк, ДОТы, вдоль дороги и на Августовском канале. Расположение лагеря в лесу и все вокруг.
ДОТы вдоль дороги мы еще с автобуса увидели, подъезжая к п. Сапоцкин, а потом и осмотрели, все они были взорваны. Не пришлось долго искать и окопы, которые в 1941 году были вырыты в рост человека, шли по бугру сплошной цепью, тянулись вдоль Августовского канала. А сейчас осыпались и выглядят, как канава и все это заросло густым лесом.
Пройдя по линии обороны 213 СП, по сильно заросшему лесу, мы порядком устали и, выйдя на лесную дорогу, решили немного отдохнуть и подкрепиться. А Нагорный Н.С. с Бардовым В.Н. и Вещуновым П.С., не смотря на усталость, решили разыскать ручей, в котором до начала войны красноармейцы умывались после физзарядки.
Долго их не было, а потом они возвратились радостные, - нашли этот ручей, он впадает в Августовский канал. И мне по окопам и ДОТам захотелось сориентироваться, где я с отделением занимали оборону 22-23 июня 1941 года. А место это памятное тем, что в первый день войны, днем, был убит пулеметчик рядом расположенного взвода, - пуля попала ему прямо в лоб. Причем поблизости немцев не было в это время, да и выстрела не слышно было. Не прошло и 20-30 минут и второго пулеметчика убило. Однако, при этом один из красноармейцев обратил внимание, - ветра нет, а на чердаке впереди и снизу стоящего дома дверь то откроется, то закроется и заметил вспышки огня на чердаке. Он же крикнул, что с чердака по нам стреляют. После этого был открыт огонь из винтовок, автоматов и пулемета слева от нас расположенного ДОТа. Дом этот сгорел.
После того, как мы покушали, Бардов В.Н. предложил мне сходить на хутор и у местных жителей уточнить, может кто помнит, где стоял тот сгоревший дом, - идея хорошая и мы, это я, моя жена Панова Н.П. и Бардов В.Н. отправились вниз по дороге к хутору, а остальные однополчане остались отдыхать.
Когда мы вышли из леса, влево от дороги располагался хутор, мы направились к нему. Хозяйка крайнего дома Зарецкая Янина сообщила, что хутор этот называется Тартак.
На вопрос мой, не помнит ли она дом, который сгорел в первый день войны оказалось, что этот дом находился на этом хуторе и что он стоял немного впереди, поближе к лесу, там сейчас картофель растет.
На вопрос, кто сжег дом, Зарецкая Янина ответила, что дом сожгли наши. Еще одно уточнение, вправо от дома, если смотреть со стороны хутора на окопы, в 150-200 метрах должен находиться ДОТ. Муж Янины подтвердил, что есть такой ДОТ и показал его нам. При осмотре ДОТа выяснилось, что он, как и другие, был взорван, а амбразурой направлен в сторону хутора.
Несмотря на то, что вокруг все заросло лесом и трудно ориентироваться, мне все же, благодаря Зарецкой Я.И. и ее мужу, удалось точно определить окопы, в которых мое отделение сражалось 22.06.1941 года.
Зарецкая Я.И. еще сообщила, что до начала войны у нее на квартире стоял командир роты из пульбата, звали его Юзев (Иосиф Пономарев) и что он погиб в ДОТе, и что Зарецкая похоронила его в 100-200 метрах от ДОТа. Она могла показать его могилу.
То, что я смог определить место расположения моего отделения в начале войны всех однополчан обрадовало. Каждый просил подробно описать и выслать по почте им эти данные.
После всего этого мы решили возвратиться в Гродно.
Выйдя из леса на дорогу Сапоцкин-Августовский канал, мы увидели, что прямо у дороги стоит разбитый ДОТ, на его стене установлена стальная плита с надписью "Здесь в первые дни войны 1941 года сражались 9-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон и 213 стрелковый полк под командование майора Т.Я. Яковлева".
Когда мы подошли к ДОТу, возле него уже находилась местная молодежь, проезжавшие по дороге автомобили останавливались, люди подходили к ДОТу и отдавали должное защитникам Родины. Мы собрали полевые цветы, положили у памятной плиты, сфотографировались на память и попутным автобусом вечером возвратились в Гродно.

---

Гродненская региональная газета Перспектива.  30 октября 2016 г.
Чужой среди своих: История одного предательства.
Автор  Андрей Мякиш.

Когда в редакцию позвонил Леон Зарецкий, пенсионер из Сопоцкина и сказал, что хочет поведать о судьбе командира ДОТа, то его предложение я поначалу воспринял хрестоматийно: первые дни войны, ожесточенные бои, вероятно, речь пойдет о совершенном подвиге… Но правда оказалась несколько иной.

Двухнедельный «блицкриг»

Сопровождаемые любопытным солнцем, на машине Леона Витольдовича выезжаем из Сопоцкина и направляемся в сторону деревни Тартак, где прошло его детство. Здесь, так понимаю, и произошли те самые события, которые волнуют пенсионера до сих пор.
– В Тартаке жили дед с матерью. Она-то и рассказывала мне о том, что происходило здесь в начале войны, – машет в сторону. – Вот этого леса не было тогда, а чуть дальше стоял ДОТ, гарнизон которого сражался две недели.
Мне показалось – ослышался.
– Да-да, две недели, – убежденно повторяет Зарецкий. – Тому свидетелями были местные жители. Мать рассказывала, что перед ДОТом был луг, на котором после множества бесплодных атак осталось лежать бесчисленное количество немцев. Говорила, просто один на другом…
Машина останавливается. Смотрю в сторону леса, тщетно пытаясь что-то разглядеть.
– Теперь на том месте бетонные развалины и заросли, – качает головой Леон Витольдович, – как и многие другие точки, немцы взорвали ДОТ при отступлении.
Со слов матери, когда боеприпасы и вода у защитников были на исходе, они выбросили «белый флаг», т.е. нательную рубаху или лоскут ветоши. Это видели местные жители… Несколько осмелев, враг двинулся вперед и опять напоролся на огонь пулеметов.
– Трупов добавилось еще, – рассказывает Леон Зарецкий.
– Жителей деревни потом заставили таскать убитых в общие ямы, и мать говорила, что ноги были едва ли не по колено в крови.
Конечно, никто из героического гарнизона не уцелел. Защитников похоронили рядом с ДОТом, а в конце 50-х останки эксгумировали и перенесли в братскую могилу.

Когда началась война, кроме застав 86-го Августовского погранотряда в районе Сопоцкина были сосредоточены примерно такие силы – 9-й и 10-й отдельные пулеметные батальоны, 213-й стрелковый полк, две батареи 113-го артполка 56-й стрелковой дивизии. Многие красноармейцы и командиры из этих частей в начале войны проявили незаурядное мужество, граничащее с человеческими возможностями. Насколько знаю, наиболее стойкие гарнизоны оборонялись до 26-27 июня… И если выяснится, что ДОТ, о котором говорит Зарецкий, действительно, продержался две недели… В общем, загораюсь идеей поднять, по-возможности, всю информацию, выяснить фамилии защитников и т.д.
Но это только первая остановка; история, ради которой сюда приехал, еще впереди.

Никто не хотел умирать…

– Вот он, дом моего деда, – показывает Леон Витольдович. Вижу типичное для наших деревень строение, выкрашенное в светло-желтый цвет. – Теперь у него другой хозяин… Накануне войны у деда с матерью квартировали лейтенант Пономарев с женой. Не скажу точно, были они официально расписаны или нет, но ждали ребенка.
ДОТ, командиром которого был Пономарев, расположен совсем рядом, но прежде, чем мы подъехали к нему, Зарецкий чуть притормозил машину и показал на пригорок в лесу:
– А вот там его похоронили. Точное место неизвестно, нужно, наверное, с георадаром искать…
Так как же погиб командир?
Когда началась война, лейтенант Пономарев занял свое место в ДОТе согласно боевому расписанию. Что происходило в укреплении в течение последующих суток – теперь уже не скажет никто. Когда перестали стрелять, жена Пономарева, терзаясь неизвестностью и переживая за судьбу мужа, упросила деда Зарецкого пробраться к ДОТу – где он, что с ним?

Подошли осторожно. ДОТ был открыт. Взору предстала драматическая и странная картина: у входа с зажатым в руке наганом лежал убитый Пономарев, когда же заглянули внутрь, то увидели, что в казематах пусто – ни раненых, ни погибших…

Тело лейтенанта оттащили на пригорок и похоронили. Останки командира, как уже было сказано, покоятся там до сих пор.

Но что же гарнизон? Красноармейцы сами оставили ДОТ или же попали в плен? Эти вопросы могли повиснуть в воздухе, но на то оно и местное население, чтобы всё видеть и слышать. И хозяин в деревне Песчаны увидел, как из леса (со стороны ДОТа, о котором идет речь) выскочила небольшая группа наших солдат. Первым делом, запыхавшись по жаре, бросились к колодцу. Напившись, начали ругаться между собой. Причина неуместной перебранки (рядом идут бои…) стала ясна, когда хозяин хаты услышал брошенное:
– …зачем Пономарева убил?!

Вот и ответ! Очевидно, на второй день войны, испугавшись более чем вероятной смерти, гарнизон ДОТа решил попросту удрать, однако на пути встал лейтенант Пономарев с наганом в руке. Трудно, да и незачем, наверное, реконструировать эти тяжелые события, гадать, каким образом он пытался остановить подчиненных: угрожал, палил в воздух… В конечном итоге командира предательски застрелили и убежали в лес.

От ДОТа осталось немного, его, как и соседний, взорвали в 1944 году. Уцелела стена и развороченный амбразурный узел с характерной щербиной от снаряда. Бетонные глыбы затянуты мхом, засыпаны палой листвой… Обхожу руины и задаюсь вопросом: в какую правду труднее верить – в то, что продержались две недели, или в то, что свои стреляли в своих?

Без срока давности

– Хозяин хаты потом рассказал – Пономарева убили свои, – говорит Зарецкий. – Да и разве можно такое держать в себе? Здесь все друг друга знали, даже солдат – в лицо, услышанное не могло остаться тайной. К слову, ДОТы строились, в том числе и силами местных жителей, выполнявших трудгужповинность…
Но это еще не конец истории.
Прошли, пролетели десятки лет. Один из тех, кто удрал из злополучного ДОТа, трижды приезжал в Сопоцкин на встречу с ветеранами.
– И всегда приходил к родителям, они беседовали. Обычно он меня не беспокоил, а в последний приезд повел к ДОТу, вероятно, с целью поведать о своем героическом прошлом… – вспоминает Леон Витольдович. – И когда подошли к укреплению, я ему в лицо и сказал – зачем вы убили Пономарева?! Он стал белее мела. «Молчи, посадят!». Зарецкий отвез «защитника» на машине в Сопоцкин, где собирались ветераны. Больше этот человек в Сопоцкине не появлялся.

Имя его неизвестно

Мы спустились с Зарецким к оборонительным сооружениям у Августовского канала. Как здешний уроженец, застав то время, когда память местных жителей о войне была еще свежа, Леон Витольдович хорошо знает историю своих мест. Вот этот ДОТ, например, продержался сутки, приняв на себя сосредоточенный огонь немецких орудий, а у деревни Новики покоятся останки красноармейцев… Я спросил, известны ли ему в целом какие-либо сведения о Пономареве – имя, фамилия, откуда родом… Пенсионер с сожалением развел руками и добавил:
– Но списки защитников есть в сельсовете…
Туда я и направился после того, как мы попрощались.
Председатель Сопоцкинского сельского исполнительного комитета Лилия Шаматович довольного долго листала документы с данными о тех, кто захоронен (перезахоронен) в братской могиле или чья смерть была установлена достоверно. Нашли фамилию Пономарев, Александр Андреевич. Но как тут же выяснилось, это однофамилец. Его останки были найдены у деревни Калеты, и погиб он в 1944 году. Нужного нам лейтенанта Пономарева, погибшего в сорок первом, в списках не оказалось.
Отрицательный результат не разочаровал, скорее наоборот – он служит косвенным подтверждением того, что рассказал Леон Зарецкий. Но вопрос остается открытым, и не в наших правилах останавливаться на полпути.
Прежде, чем пуститься по следу, обратиться к историкам, поисковикам и краеведам, решаю пробежать глазами литературу. А именно ту, которая касается 68-го Гродненского УРа и начального этапа Великой Отечественной. И тут мне везет. В интернет-версии статьи заведующего кафедрой Гродненского университета им. Я. Купалы, доктора исторических наук Сергея Пивоварчика, проводившего глубокие исследования по нужной мне теме «Гарнизон Гродненского укрепрайона накануне и в начале Великой Отечественной войны», практически сразу нахожу необходимую информацию.
«Всего к 22 июня 1941 г. во втором опорном пункте было построено 8 полукапониров (долговременных сооружений для ведения флангового (косоприцельного) огня), 13 ДОТов (долговременных сооружений для ведения фронтального огня), два ложных бетонных полукапонира, один наблюдательный пункт, а также вырыт котлован под командный пункт и подготовлены полевые позиции, состоящие из окопов, деревоземляных огневых точек, блиндажей, позиций для противотанковой артиллерии и минометов. Этот опорный пункт, как ни один, был насыщен полевыми фортификационными сооружениями, который должны были занять подразделения 56-я СД.
В третьей роте, дислоцировавшейся во 2-м опорном пункте, по списочному составу перед войной было 140 красноармейцев и командиров. Командиром роты был лейтенант Иосиф Агеевич Пономарев, уроженец Гомельской области. Сведений о его дальнейшей судьбе пока нет».
Итак, точки расставлены? Сомнений остается всё меньше – лейтенанта Пономарева можно исключить из числа пропавших без вести. Осталось получить комментарий самого Сергея Пивоварчика:
– Командир 3-й роты 9-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона лейтенант Иосиф Агеевич Пономарев родился в 1913 году в местечке Стрешин Рогачевского уезда Могилевской губернии (ныне – Жлобинский район Гомельской области). В 1935 году был призван в ряды Красной Армии, окончил пехотное училище. Был женат, имел двух детей. Дети проживали после войны вместе с матерью Пономарева, Марией Бодиловской, в поселке Гремячий Мох. Сейчас он в составе городского поселка Стрешин.
Сообщение местного жителя, конечно, весьма любопытно, но требует подтверждения из других источников. Самый надежный способ – найти место захоронения. Если известен ДОТ, где по свидетельству Леона Зарецкого находился и был убит Пономарев (как я понимаю, это ДОТ № 12 за Тартаком на окраине леса), то отыскать его большой трудности не представляет. К слову, жители Тартака рассказывали историю с белым флагом как раз в отношении этого ДОТа и еще вспоминали авиацию…
Но есть и другая версия: командирским ДОТом был №6 на берегу канала, примерно в 1,5 км от №12. Это свидетельство лейтенанта Ветохина, который находился в этом укреплении и остался жив. В общем, нужно сравнить сведения – мои и Леона Зарецкого.
Что ж, Сергей Аркадьевич прав – завершить нашу историю будет мудрее и резоннее многоточием. Точку, возможно, поставит штыковая лопата, которая на могиле последнего похороненного бойца когда-нибудь, надеюсь, закончит и эту войну.
Терзаясь неизвестностью и переживая за судьбу мужа, жена Пономарева (на снимке) упросила деда Зарецкого пробраться к ДОТу – где он, что с ним?
Подошли осторожно. ДОТ был открыт. Взору предстала драматическая и странная картина: у входа с зажатым в руке наганом лежал убитый Пономарев...

Командир 3 роты 9 опаб, лейтенант Пономарев Иосиф Агеевич 1913 г.р., БССР, Гомельская обл., Стрешинский р-н, м. Стрешин. Анкета лицевая, оборотная.  приказ,№141.	Жена лейтенанта Пономарева Мария А.

Магнитофонная запись разговора Бардова Василия Николаевича с Яниной Зарецкой, вероятно, матерью Леона Витольдовича, которой на момент начала войны было около 15 лет. Запись сделана в 1988 году:

Зарецкая: "Жена командира роты у нас была – Пономарёва".
Бардов: "Вы говорили, что его звали Юзеф (Иосиф). А её?".
Зарецкая: "Мария".
Бардов: "А она тоже с вами была".
Зарецкая: "С нами. Когда началась война, Юзеф прибежал домой, но не сказал, что война, а что такие вот учения. И она с нами всё время была: мы убегали и она убегала с нами аж в Рудавку".
Бардов: "Дело в том, что утром 22.06.41 г. в ваш дом, видимо, залезли немцы, а дом ваш стоял торцом к лесу?".
Зарецкая: "К лесу".
Бардов: "И они залезли к вам на чердак".
Зарецкая: "Мы уже потым (в это время) в этом яру были".
Бардов: "А дом ваш пустой был?".
Зарецкая: "Пустой – нас не было там".
Бардов: "Мне рассказывал сержант Панов, сидевший в окопах на горке перед вашим домом, со своей ротой, что когда война началась, сначала немцев не было и вдруг поник головой лежавший за пулемётом боец. Его подняли, а у него в голову пуля попала. Его убрали оттуда и за пулемет посадили другого бойца. И вдруг, минут через 10 и этого убило – снайпер стрелял и тоже в лоб попал. Но один боец заметил, что на чердаке вашего дома скрипнула чердачная дверца или окно, что выходило к лесу и кажется даже вспышку выстрела увидел на чердаке. То есть стреляли с вашего чердака".
Зарецкая: "Так может его за то и спалили?".
Бардов: "Вот потому его и спалили. И тут один боец крикнул: «Братцы, по нам же с хутора стреляют!». Представляете? Двух бойцов у них убило. И тогда туда все стали стрелять и из ДОТа тоже ударил пулемёт, со звуком как из бочки".
Зарецкая: "Наш отец там остался. Нас трое было: я, сестра и брат и людей тут полный этот склеп набежало – как кто мог убегали, когда стали стрелять. А отец наш говорит: «А я никуда не пойду». И пошёл гасить сарай – воды взял. И потом по нему как дали - стали стрелять. Отец: раз загасил – другой раз… Там всё рядом было и дом и сарай – гумно, хлев".
Бардов: "И вот, сержант Панов говорил мне, что когда они по дому вашему стрелять стали (по чердаку) – из дома стали выбегать какие-то люди и все бойцы стали стрелять по ним и всех перебили. Но это видимо были немцы".
Зарецкая: "Ну, видать немцы, так как мы поубегали все – никто не остался. А мы – дети были лет по 15. И гуси у нас были и они залезли в соседний огород. И нас послали выгнать тех гусей, что залезли в бураки. И мы с ещё одной девочкой «полетели» этих гусей гонять. Выгнали мы их, а потом немцы по нам как дали! Так мы упали на землю и на четвереньках долезли до этого склепа".
Бардов: "А дом горел уже?".
Зарецкая: "Горел уже дом, а мы тогда уже давай убегать".
Бардов: "А по вашему отцу тоже стреляли?".
Зарецкая: "Стреляли".
Бардов: "Видимо его за немца приняли. Тут тогда такое творилось!".
Зарецкая: "Не, он не за немцев! Он гасил сарай, чтобы не спалиться. А они – спустили по отцу тогда (обстреляли – В.Б.) и отец – на землю! Так что хорошо, что не убили! И тогда уже он до нас побежал. Там они пошли – немцы. А тут – эти – наши".
Бардов: "А что потом с этим ДОТом было, что за вашим домом стоит? Сколько он держался? Те солдаты, что тут в окопах сидели – двое суток тут провели, а в ночь со второго на 3-й день войны, ушли отсюда. А те, что в ДОТе были остались?".
Зарецкая: "А этих – в ДОТах – побили".
Бардов: "А это не Вы ли мне говорили, что защитники этого ДОТа вывесили белый флаг?".
Зарецкая: "Флаг. Ну, они тут – немцы, подошли"…
Бардов: "А когда это было? На какой день войны?".
Зарецкая: "На 3-й или на 4-й. Ну, вывесили флаг, и уже тогда немцы как стали уже биться – так тут только визг был".
Бардов: "И трупы их один на другом лежали?".
Зарецкая: "Ну. Мы в этом, в склепе сидели, а снаряды – туда летели".
Бардов: "Немцы стреляли по ДОТу?".
Зарецкая: "Ну, страшно было".
Бардов: "А если залезть на ДОТ, было ли тогда (сейчас-то тут всё позаростало лесом вокруг него) из него видно дорогу, что идёт от заставы Усова и от шлюза к Сопоцкину?".
Зарецкая: "Было видно, а мы уже поубегали в дом у канала (стоявший видимо у шлюза – домик его смотрителя. Сейчас там музей истории канала – В.Б.) и немцы уже не трогали нас. Они лежали в окопах, а мы – руки поднимали, махнём и дальше (перебегали). И русские с нами были – жён (командирских – В.Б.) там было много. Никто не говорил, кто они – типа гражданские. И так убегали. И потом немцы нас пособирали и загнали в Рудавку (теперь она в Польше) и закрыли нас в хлеву".
Бардов: "А вы по дороге пушек каких-нибудь не видели?".
Зарецкая: "Мы убегали, не до того было, а потом видели, там такие пушки большие стояли в лесу, возле Рынковцев. А мы, как у дома ходили, так и поубегали голодные".
Бардов: "А знали ли Вы о соседнем с вами хуторе Царёво? И кто там жил? Жили ли на том хуторе командирские семьи?".
Зарецкая: "Жили там Ганчичи, а потом они поехали в Польшу, а хутор их распродан был. Они не спалённые были. Они всё распродали, матка всё поделила. Хутор был большой и на нём вполне и командиры с жёнами могли жить".
Бардов: "Где-то здесь на хуторе жили лейтенанты Чудинов и Семёнов с жёнами своими и я думал – что на вашем хуторе. И лейтенант Чудинов спорил с хозяином хутора насчёт войны: хозяин говорил ему что зря они приехали, что скоро будет война. А Чудинов ему не верил и говорил, что мол, не может быть".
Зарецкая: "Не знаю".
Бардов: "А военрук Николай Янущенко из сопоцкинской школы не спрашивал у Вас насчёт могилы Пономарёва? Нашли вы могилу?".
Зарецкая: "Спрашивал. Я раньше хорошо ее знала. Мы похоронили его, а потом уже..." (забыла её местонахождение – В.Б.)…
Бардов: "А там ещё кто-то (мёртвый) в ДОТе остался? Юзеф там один был или с ним еще там были люди?".
Зарецкая: "Не было – он лежал один. Говорили так (я слыхала), что потом (из их ДОТа – В.Б.) солдаты добежали аж до Песчан (то есть до ДОТа с мемориальной плитой Яковлева – В.Б.). И говорили так: они уже видели, что ничего (хорошего им не светит, если оставаться в ДОТе с Пономарёвым – В.Б.) – будем убегать. А он (Пономарёв)  – нет, до остатней (последней) уже... (Пономарёв не хотел покидать ДОТ и оставался рядом с ним до последней секунды своей жизни – В.Б.)".
Бардов: "А это на какой день войны было? Когда вы его похоронили?".
Зарецкая: "Может быть на 5 или на 6-й. Вот так ходили по точкам (ДОТам – В.Б.) и смотрели. Он ещё не вонял. К нам пришёл человек с Шинковцев (кажется Калюта). У нас батька был с Шинковцев, и тот мужик тоже. Вот он к отцу и пришёл и сказал» (про труп Пономарёва – В.Б.)".
Бардов: "И тогда вы пришли к его ДОТу и увидели там труп своего постояльца?".
Зарецкая: "И мы пришли (туда) и признали его, а потом он мне приснился, как он сказал мне во сне, - уже русские придут… Всё равно наши придут. Я встала и говорю маме, что так и так (рассказала про то что ей сказал приснившийся Пономарёв – В.Б.). А я скажу так (ответила она во сне Пономарёву – В.Б.): «То Вы идите сами» (встречать своих).
Бардов: "А кто Юзеф был по национальности?".
Зарецкая: "Белорус. Он хороший человек был. Мы бывало идём до костёла, а он говорит: «Идите, а я дома побуду». Мы так жили с ним, как с родным всё равно. Ну и я ему (во сне) говорю: «Нет – Вы идите сами, встречайте. А я – не знаю, где встречать". А он отвечает: «Нет – я не могу – я мушу (должен – В.Б.) богу служить. А наши всё равно придут". И через 2 недели они пришли! Вот, видите, как на свете бывает!".

---

Письма Панова К.В. к Бардову В.Н.

13.07.1986 г. Здравствуйте, уважаемый Василий Николаевич.
Вот уже почти месяц прошел, как мы встречались на белорусской земле. Впечатления у нас исключительно хорошие. И от Гродно, и от посещения казарм в городе и за городом, в Фолюше, старого укрепрайона, погранзаставы, поездки в поселок Сапоцкин, на места боев 213 СП, поход по линии обороны вдоль Августовского канала, по сильно заросшему лесу. Самое главное, совместно с Вами, нашли место, где сгорел дом в первый день войны, а за ним и окопы, в которых я сражался со своим отделением 22-23 июня 1941 г. Если бы не Ваша настойчивость и сведения местной жительницы Зарецкой Янины Иосифовны, в том сильно заросшем лесу это почти невозможно было определить. Время проходит, следы исчезают, а все ж нашел, я очень рад, ведь некоторые уже несколько раз там бывали и не находили место, где стояли в первые дни войны.
Василий Николаевич, я уезжая, оставил у Нагорного Николая Степановича для музея в школе п.Сопоцкин свои фотографии и воспоминания начала войны, передал ли он Вам и какая судьба этих фото и писанины.
Получил от Голикова Владимира Егоровича наши фотографии, очень хорошие получились. Это групповой снимок на берегу Августовского канала, у памятного ДОТа с плитой, а также на автобусной стоянке в деревне Соничи.
Интересно, ездили ли Вы еще раз на хутор Тартак-Новоселки к Зарецким. Если все сложится благополучно, мы с женой еще раз приедем в 1987 году с планом навестить семью Зарецких, могилу Юзефа, потом по пути отхода 213 СП к Неману, там, где его форсировали и обратно. У меня просьба к Вам, если из того, что Вы фотографировали что-нибудь получилось, вышлите, пожалуйста нам, ведь это будет память не только нам, но и нашим детям.
Василий, я обещал выслать Вам вкратце воспоминания о нашей встрече, каковое прилагается к данному письму. До свидания, если не трудно, напиши ответ. Привет однополчанам, проживающим в Гродно.


17.08.1986 г. г.Тбилиси.
Здравствуй, уважаемый нами Василий Николаевич.
Спасибо тебе за письмо, я с большим желанием и вниманием прочитал его. Если все будет в порядке и здоровье позволит, в 1987 году 22 июня постараюсь приехать в Гродно и посетить памятные места, которые ты описал в своем письме. Немного по ходу письма: Правда, в фотографиях, которые я вам подарил, нет отражения когда и где фотографировался. В экземплярах, которые я оставил для сопоцкинского музея, я в фотографиях отразил это. Постараюсь и вам сообщить:







- без знаков различия на петлицах  это фото 1939-1940 года, фотографировался в Ленинграде или Пскове,


















- в шлеме-буденновке это я фотографировался в Гродно 27.01.1941 г.














- в пилотке это я фотографировался в декабре 1941 г. в Астрахани, после выписки из госпиталя, где я пролежал около месяца после ранения,














- без головного убора в старшинских погонах - это в мае 1945 года Прага Чехословакия,














 - в погонах подполковника, 1974 год, Тбилиси.








По вопросу снимка в шлеме-буденновке, да, я был командиром стрелкового отделения. Что касается полоски на петлицах, это неверно. На петлицах полоска из материи, а в дальнем верхнем углу прикреплен выпуклый треугольник из латуни (ссылка).
По вопросу инцидента с затворами в п.Ивье (за день до выхода из Ивья в Гродно в 1-й роте пропало 18 затворов. Искали весь день и только к концу дня выловили их из сортира - сработал саботажник какой-то), это чепуха. Подобного не было. Это, видимо, из-за давности ему представляется так.
Был такой случай, когда красноармеец узбек ночью в туалете уронил ботинок в уборную, чтобы его не ругали, он похитил у другого, а тот, - у третьего и так далее. Но ботинок - это не затворы, так что никакой немецкой агентуры тут не было, это фантазия.
Потом, Василий Николаевич, тогда мы не занимали таких должностей, чтобы к нам попадали такие сведения, как причины расформирования подразделения. И было ли расформирование вообще?
О том, что подразделение, в котором я служил, что оно занимало в обороне 213 СП крайний левый фланг, никаких рассуждений не требуется, - это точно.
По вопросу моего воспоминания - 45 лет спустя вспомнить события непросто. Я думаю, в том числе, вопрос Зарецкой - просто не заострять внимание на этом. Возражения не имею, если желаешь, со своим письмом перешли т.Полякову в газету Известия, может быть поможет общему делу о 213 СП.
Что еще Вам вспомнить? Ну, например, зиму 1941 г. или февраль, или начало марта, у нас в части устроили кросс на лыжах, в один конец 5 км. Мы очень плохо ходили на лыжах...
Еще вспомнил случай, на одном из тактических занятий, красноармеец потерял один патрон, это стало известно, когда мы уже вернулись в казарму. Командир роты доложил командованию батальона, нас подняли по тревоге и через весь город мы прошли на место, где занимались, с целью розыска утерянного патрона. Искали очень долго, в казарму вернулись поздно вечером, уже стемнело. Правда, я сейчас не помню, мы нашли этот патрон или нет.
Недавно я получил письмо от Воронца Г.А., ему обо мне и о нашей встрече написал Голиков В.Е. Воронец очень сожалеет, что не присутствовал на этой встрече. Я ему подробно написал о первых днях боев 213 СП, оно ему понравилось и просит моего согласия послать это воспоминание Полякову в газету Известия. Я от него тоже получил ответ и завязалась переписка с однополчанами.
Вася, мне кажется было бы хорошо, кто еще живы, хотя бы раз все вместе из 213 СП встретиться, поговорить, вспомнить прошлое, посетить места боев 213 СП, отход полка на Неман. Я думаю это не плохо было бы. Тем более, что с каждым годом такая возможность будет все труднее, по состоянию здоровья. Вот Нагорный Н,С. уже на это не надеется, в связи с ухудшением здоровья.

17.10.1986 г.
Здравствуйте, уважаемый наш Василий Николаевич.
Во-первых, вы, все вместе делаете хорошее дело. И как можно больше узнавайте, уточняйте требуемые вам данные у бывших фронтовиков. Василий, учти, что мы не бесконечны, вскорости некоторые из нас не сумеют приехать на встречу по разным причинам, уйдут из жизни, постареют. Кроме того, даже то, что помнили и это будут забывать, так что поторопитесь наводить справки.
Теперь по письму конкретно.
1. По фото моему после выписки из госпиталя г.Астрахани. Я был ранен 5 сентября 1941 года около села Чернотичи, это на Украине, недалеко от г.Конотоп.
На 39 сутки после начала войны мы, это: я, командир роты лейтенант Панин - сибиряк, начальник химической службы 213 СП и замполитрука роты (на петлицах носил четыре треугольника), фамилий последних двух не помню из-за давности, в деревне Копаткевичи, Калинковичи, Азаричи встретили наши войска, короче, вышли из окружения в расположение 161 СП 95 стрелковой дивизии, где воевал вместе с полком до первого ранения 5 сентября 1941 г.
2. В отношении латунного треугольника и полосы на петлицах. Мне кажется, это знаки различия рода войск младших командиров - пехоты. Вы это можете уточнить в военкомате.
3. Прибыли мы из г.Лида в Гродно и остановились первое время в военном городке Фолюше, а потом вскорости нашу роту или батальон, точно не помню, перевели в казарму, расположенную в самом городе Гродно, это филиал казарм 213 СП. Два батальона находились в Фолюше, а один в казарме в городе Гродно. Какие причины перевода, я полагаю, это было сделано все по плану, ведь надо было расположить полк по казармам. И тут, мне кажется, никаких там причин инцидента. Как я помню, никакого инцидента у нас в полку не было. Если что было бы, от солдат не скроешь.
4. Мое отделение занимало оборону на левом фланге полка, рядом влево располагалось еще одно отделение, это 10-12 метров левее нас, а дальше окопов не было, а через ложбинку, немного впереди линии окопов, находился ДО, из которого вместе с нашим подразделением стреляли по дому, с чердака которого у нас убили 2-х красноармейцев, это тот дом, который был расположен в хуторе Тартак. Перед нами был косогор и хутор, и на расстоянии 50 метров вдоль нашей обороны были отдельные деревья, а дальше внизу равнина. Вдалеке, в 2-3 км был виден густой лес. Из этого леса немцы двигались в направлении п.Сопоцкин. Мы это в бинокль видели.
Вы правильно начертили расположение Августовского канала, оборону 213 СП, хутор, дом Зарецких, лес вдалеке. Только дом, что сгорел, стоял немного правее и никаких дорог около нас в сторону хутора Тартак и поселка Сопоцкин не было. И окопы наши чуть-чуть правее были, так, что мы могли видеть двор справа от дома, если смотреть со стороны окопов на хутор.

Василий Николаевич, во втором письме высылаю газету Вечерний Тбилиси от 26 сентября 1986 года для музея п.Сопоцкин, передайте, пожалуйста, по назначению.
И еще интересуюсь, не пишет ли Вам Нагорный Н.С. Я от него получил одно письмо и то в августе месяце. Писал, что после нашей встречи в Гродно он, не заезжая домой, попал в госпиталь и там его лечили целый месяц, с сердцем что-то неважно стало. Я ему несколько раз писал письма и родных просил сообщить о его здоровье. Однако, все молчат. Может вам троим что-нибудь известно, прошу уточни у ребят и, если не трудно, сообщи мне.

07.11.1986 г. Здравствуйте уважаемый, Василий Николаевич.
Получил от Вас письмо и две фотокарточки. Фамилии и лица на них мне незнакомые, возвращаю. Возможно, кто-нибудь из других знал и помнит этих товарищей.
Потемкин, кажется звали его Николай, мы с ним одногодки, 1919 года рождения и звания у нас к началу войны были одинаковые. Мы с Потёмкиным ходили вдвоём. У нас было как: сначала покажи сам солдату, как на турник подняться, а потом уже требуй этого от него. А Потёмкин-то и подняться сам не умел. Самому показать, как это делается, силёнки не хватало. И вот мы с ним по вечерам в казарме (что у автовокзала в Гродно) этому учились и научились — и подниматься на турник и подтягиваться. По внешности он был очень худощавый и с прыщиками на лице, как это бывает у некоторых молодых, это временное явление. Рост средний. Ранило его в первый день войны, осколком вырвало несколько ребер, так, что было видно, как работает сердце. Последний раз я его видел уже после того, как мы форсировали Неман. Где-то около кладбища, там был сбор полка после форсирования Немана. Раненые находились рядом с колодцем, медработники кормили раненых мокрыми сухарями и сливочным маслом. Потемкин чувствовал себя удовлетворительно, говорил, помню его слова: "Я еще поправлюсь и дам прикурить немцам".
На утро мы двинулись дальше и я больше его не видел. Может Вы у нашего бывшего фельдшера Яворской Екатерины Михайловны уточните на счет Потемкина, надеюсь, адрес ее у Вас имеется. Мне кажется, она может знать куда определили раненых.
Потемкин Иван Филиппович 22.10.1920 г.р., Калининская обл., Калязинский р-н, д. Коротково.  Призван Орехово-Зуевским ГВК Московской обл., 213 СП 2 рота, сержант.  Попал в плен 23.06.1941 г. у Гродно, шталаг 324, №22046. Осенью 1942 г.переведен в шталаг 316, 10.02.1943 г. - шталаг I B, умер 12 февраля 1943 г. Отец Потемкин Филипп Матвеевич Московская обл., г.Орехово-Зуево, ул. Володарского, 50, девичья фамилия матери Суворова. ЗК1 лицевая, оборот. ЗК2 лицевая, оборот.  ЗК3 лицевая, оборот. ПК лицевая, оборотная.

Командир роты лейтенант Панин, какой роты я не знаю. Я с ним близко подружился уже после форсирования Немана, в пути следования с ним рядом находился и начальник химической службы 213 СП. Лейтенант Панин был среднего роста, плотный, светловолосый, с улыбкой на лице, очень общительный. Начальник химслужбы полка тоже среднего роста, волосы темные, гладко зачесанные назад. Оба они были на 4-5 лет старше меня, им тогда было лет по 25-26 и какой-то третий товарищ. Кстати, Вы в своем письме подсказали должность, он был комсоргом, не то роты, не то батальона, какого не знаю, но не нашей роты. Он был выше меня, похож немного на Нагорного Н.С.
Вспомнился мне такой случай. Как-то  в пути следования комсорг потерялся, дня 3-4 мы шли без него, потом опять его встретили, он уже переоделся в гражданскую одежду. У меня было оружие, когда мы выходили на соединение с Красной Армией, неразлучный мой автомат ППД. У лейтенанта Панина и начхима полка пистолеты ТТ, у меня еще ручные гранаты, а комсорг так, без оружия. Пока мы отходили, не раз встречались с белорусскими партизанами и они всякий раз предлагали нам остаться у них. Но мы не пожелали и продолжали двигаться на соединение с нашими войсками. Так вот, когда мы впервые встретились с партизанами, они настойчиво требовали передать им нашего комсорга, они хотели его судить за то, что он сменил военную форму на гражданскую одежду. Короче, хотели расстрелять. Мы, конечно, его не сдали, а из своих вещмешков, кто гимнастерку, кто брюки дали ему, а потом сапоги сообразили - устроили засаду на немецкого мотоциклиста, мотоцикл - в кусты, сапоги - нашему комсоргу, с широкими голенищами. После этого случая он больше не терялся и двигался вместе с нами уже с немецким автоматом. На 39 сутки после начала войны мы впервые встретили наши войска, это было в районе Азаричи, Калинковичи, Мозырь, это был 161 СП 95 СД.
У меня к Вам просьба, кроме меня, кто-нибудь еще запомнил ли командира роты лейтенанта Панина, если хоть что-нибудь известно, сообщите мне. Насчет компаса и карты Вы интересуетесь. Когда нам всем объявили, что движение на восток, на соединение с Красной армией будет происходить мелкими группами по 3-5 человек и наша группа была организована-собрана для продвижения требовались компас и карта. Компас я имел свой, армейский, а вот карты у нас не было. Вскорости мы случайно, в каком-то населенном пункте, разбитая школа была, нашли административную старую карту на польском языке. Вот этой картой мы и пользовались. Лейтенант Панин был у нас за старшего, он в военном отношении был более подготовленным-грамотным. Он предложил мне часы свои, а взамен я отдал ему компас. Договорились, что обмен этот до выхода из немецких тылов.  Питались мы за счет местного населения. Люди добрые были, чем могли - помогали нашим отходящим войскам. Давали нам хлеб, сало, картофель, простоквашу. Обычно к населению обращался лейтенант Панин и они все давали охотно. Потом, как-то раз, он остановился возле хуторов и говорит, ты - комсорг пойдешь вон в ту хату, начхим - в тот хутор, я - вот в этот дом, а ты Панов, перейдешь речку (она по щиколотку была), на бугре хутор видишь, вот все вы запаситесь продуктами и через полчаса сюда, дальше нам двигаться по лесу, населенных пунктов не будет.
Я перешел речку и в дом, который указал Панин, но попросить хлеба, сала мне как-то стыдно было, не удобно. Вот я и стал расспрашивать дорогу, как пройти, сколько километров и другие вопросы. А через полчаса мы все вместе встретились, каждый принес в вещмешке продукты, а я ничего, - не дал говорю. Ну, что, тогда мы все вместе пойдем в тот дом, - говорит Панин. Пошли. Панин стал шутить с хозяином дома, а тот и говорит, может вам на дорогу продуктов дать? Панин посмотрел на меня, взял у хозяина большую буханку хлеба, целую боковину сала, поблагодарил хозяина и мы пошли дальше. Когда вышли на дорогу, остановились. Вот он мне и говорит, это как получается, тебе значит стыдно просить, а мне - командиру не стыдно, так не пойдет. Давай иди ты один, а мы отдельно. Я потребовал свой компас и пошел по проселочной дороге, справа и слева лес сплошной. Прошел я 1,5-2 км и решил остановиться, подумать, как дальше двигаться, ведь одному двигаться очень трудно. Сошел я с дороги, сел под куст и стал думать. Прошло немного времени, все трое подошли к кусту, стали вокруг меня, Панин говорит, - один пропадешь в дороге, тебя любой мальчишка может выдать немцам. Давай компас, - вот тебе часы. Какой ты есть, уж теперь не переделаешь, вставай и пошли дальше.
Как я уже писал, 39 суток двигались по белорусской земле, то на восток, то на запад, потом на юг, потом опять на восток. Бывало, неделю шли по лесу и не было живой души, ни дома, ни хутора. Шли пешком, плыли на лодке по реке, кажется - Моречь называлась, по ней старая граница проходила. И много разных эпизодов было.
Теперь об окопах. Траншея была сплошная и справа, и слева. Влево она от нас тянулась метров 10-12, а дальше я траншеи не видел. По моему, ее не было. Когда мы открыли стрельбу по дому, то справа от нас стреляли, а слева стрельбы не слышно было.  Что касается местности, траншея шла по бугру, а бугор от нас уходил вниз, влево. Дом, который сгорел, был под бугром, напротив, через ложбинку. Ложбинка была чистая, без кустов и деревьев. Впереди траншей местность отлогая в сторону хутора. Сзади, в сторону деревни Соничи, располагался наш лагерь, палатки наши стояли.

Я получил письмо из СШ №14, просят сообщить, что известно о знамени и штабных документах 213 СП. Мне ничего об этом неизвестно. Этими данными может располагать только кто в штабе работал. Я полагаю, что может знать о штабных документах Воронец, он все же ближе к штабу был, а мы строевики, тем более с нашим чином, не могли располагать такими сведениями, какие просят школьники.

09.02.1990 г. Здравствуй дорогой, Василий Николаевич.
Сообщаю ответы на интересующие вопросы:
- Фотографию Смирнова Г. я уже получил от Вас раньше. Если сравнить их, то на последнем фото, высланном тоже Вами,  Смирнов выглядит немного иначе, а, в принципе, это одно и тоже лицо.
- Я уже писал, что на фотографии, которую Вы прислали, - неизвестного лейтенанта и лейтенанта Иванова Ивана Ивановича, я все больше убеждаюсь, что неизвестный лейтенант и есть лейтенант Панин, а лейтенант Иванов и есть тот офицер, которого я считал начальником химслужбы полка. Одна маленькая деталь, которую Вы можете уточнить. Вы писали, что дочь лейтенанта Иванова И.И. живет в Гродно. Так вот, если она подтвердит, что волосы у ее отца были черные, тогда все сходится. Я не четко его помню без головного убора и волосы набок зачесаны, большой лоб. Прошу уточнить это. Кроме этого, что известно дочке об отце?  Если это он, то мы, т.е. я, лейтенант Панин, лейтенант Иванов и еще один старшина - комсорг, фамилию не помню, дней через 39-40 вышли из окружения и соединились с 161 СП 95 СД в районе Азаричи - это в Полесских лесах.
- Что касается ночного перехода. Там в это время бывают белые ночи, там, где стоял наш полк. Но мы ночью не двигались - светло было. Кроме этого, зенитные пулеметы мы увидели на дороге, после боя с немцами и когда была разбита грузовая крытая брезентом машина. Что она была санитарная, я что-то не помню. В этой машине ехали немецкие офицеры, большая часть их была убита, часть разбежалась вниз, в сторону Немана. Между деревьями было видно как они бежали. Если не ошибаюсь, после того места, где была разбита автомашина, мы еще 10-15 км прошли, а потом свернули по лесу, болотом на железнодорожную станцию, где также был бой с бронепоездом. Если у Вас есть воспоминания Ромуальды Фабиановны Семеновой-Барташ, пришлите мне полностью, я ознакомлюсь и верну. Мне кажется, что она очень много пишет то, что я вспоминаю - точно так было. Если не трудно, то и воспоминания Вещунова П.С. вышлите для ознакомления.

---

"Когда я переплывал Неман — я наглотался воды и мне было плохо. Забравшись на остров, я лёг на камни отдохнуть и немножко потерял сознание. Сколько лежал я не помню, а помню только, что  с левой стороны в мою сторону пули стали лететь и свистеть и тогда я сполз с булыжников и огляделся от шума. Смотрю — вот это да:
— летят штук 30 немецких бомбардировщиков по своему (маршруту — В.Б.), видимо на Минск и на нас внимания не обращают. Никто по ним не стрелял, и советский большой косяк самолетов летит — штук 30 (видимо на Кёнигсберг или куда-то ещё). Никто из них своего строя не нарушал и так вот все они и ушли.
Когда мы отошли от Немана на 5-10 км (а может и на 20), то я увидел облака (от разрывов немецких зениток), но самолёты шли не нарушая строя. Придя в себя, я подумал: «Боже ты мой! Опять рукав реки дальше острова и опять мне в воду надо!». И я вот так перешёл вброд и вышел на берег. Воду из своих сапог я вылил и их обратно нахлобучил. Передо мной был обрывчик. Смотрю — ранцы там валяются. Я пошёл туда и достал из одного из них сухое бельё (в нём всё-таки теплее), одел на него свою гимнастёрку и пошёл дальше. Своего ранца у меня не было — (перед переправой — В.Б.) было 500 патронов от автомата ППД за пазухой, 4 гранаты и каска (слетевшая с меня, когда лодка перевернулась и на другом берегу я был уже без головного убора).
Потом нас собрали и мы пошли к Гоже.  В последний раз я Потёмкина видел где-то около кладбища, там был сбор полка после форсирования Немана. Раненые находились рядом с колодцем, а медработники кормили раненых мокрыми сухарями и сливочным маслом. Я смотрю: один грузин из колодца воду подаёт. Я говорю ему по грузински: «Слушай, дай ему (Потёмкину - В.Б.) — это мой дружок». Потом Потёмкину говорю: «Кушай, ешь, тебе надо кушать»! Он чувствовал себя удовлетворительно, говорил, помню его слова: "Я еще поправлюсь и дам прикурить немцам". После войны я приезжал на то кладбище, но оно очень изменилось — обросло и того колодца я уже не нашёл.
К вечеру (24 июня — В.Б.) немцы стали нас обстреливать и это подтолкнуло нас к тому, чтобы сняться с места. По команде нас собрали и на утро мы двинулись дальше большой колонной параллельно дороге по лесу на северо-восток от Гожи в сторону Литвы и я больше Потёмкина не встречал.

Когда мы стали собираться на высоте у кладбища, около д. Гожа, там среди военных был разговор, что при переправе с парома соскользнул в реку броневик с экипажем и никто из них не спасся.
Когда мы отошли от кладбища километров на 5 — стало темнеть и мы остановились, и переночевали или прикурнули. Стали еду доставать и помню — дали так много… А у нас много людей тогда уже погибло и эти продукты были никому не нужны. Говорят: «Не надо оставлять, зачем бросать, бери столько, сколько съешь". Отдохнули и как рассвело, двинулись дальше. И на следующий день (25 июня — В.Б.) тут уже по дороге начали нас беспокоить.
А потом был встречный бой. После этого боя все стояли радостные и болтали. А я издалека стоял: вот так была дорога, а я метрах в 4-5 от неё заметил бугорок — мне показалось, что там был окоп и я подумал: «Если немцы здесь есть — то местность для обороны подходящая. А ну-ка обстреляю я его». Ну и обстрелял я его из своего ППД — а там никого нет. Вышел я оттуда. Люди стали появляться. И я смотрю - стоят зенитки немецкие (немножко в стороне от дороги) с воронёными счетверенными стволами. И прицел у них был качающийся, как качели. Подошли наши и стали ковыряться там. И тут я смотрю со стороны Гродно идёт грузовик крытый брезентом, с красивым красным флагом. А впереди у него (видимо на капоте — В.Б.) белое что-то (но я не помню, чтобы она была санитарная). Я думаю: «Что такое?». Не пойму. А машина приближалась на большой скорости. Кабина у неё была широкая (я потом узнал, что это Опель был). И я смотрю — в кабине усатые сидят в касках. Как это так?! У нас таких не могло быть. «А-а-а — понял я — немцы»! Машину эту мы все прозевали — думали, что она наша, а когда она подъехала ко мне на пару метров — я начал стрелять из ППД по мотору, по кабине, шарахнул по кузову крытому брезенту, не зная, есть ли там кто или нету. Но она проскочила мимо нас и уехала. Но неподалёку стояла наша пушка 45-ка и она как шарахнула вдобавок — видно там всю требуху сорвало снизу. Машина: пошла, пошла, пошла и в кювет — ррык вот так. А из неё немцы повыскакивали. Мы: та-та-та… И один наш командир как рявкнул на них — так они как вкопанные стали, а часть их убежала в обрыв, в сторону Немана. Я смотрю: там где-то между деревьями копошаться они внизу. А этот командир — посмотрел на тех, что стояли у машины, подошёл, пистолет взял: бах в упор и на ходу расстрелял 4 или 6 человек.
Я думаю: "С ума он что-ли сошел?". Смотрю - немцы уже лежат: чёрный, рыжий — такие же, как и наши люди. Я ведь раньше их не видел так близко. А их же матери ждут! Матерям ведь будет их как жалко!
А один (из наших стоявших рядом — В.Б.) говорит: «Чево ты рот разинул?! Ты не стой там — шальная сейчас прилетит — видишь, они копашатся там внизу?! Давай отсюда! Бросайте эти все ваши штуки и давай вперёд»!
И тут поймали какого-то гражданского в шляпе. Одни говорили, что это немец переодетый, а другие — что еврей, а один — что он врач. А один наш здоровый боец крикнул «ура» и ему пуля попала и вот это, разорвала. И вот он злой, рана горит и он не знает, на ком зло сорвать и одному срубил голову саблей и хотел убить и этого гражданского. А ему говорят: "Пленных не бей — там бей!".
И вот, я хорошо помню, как немецкого офицера взяли в плен. И Черных говорит: «Ну-ка давай его сюда». У пленного стали что-то спрашивать — он ни черта не говорит, а потом — чисто по-русски: «Это оружие (немецкий автомат — В.Б.) лучше вашего стреляет». А Черных ему: «А ну-ка, попробуем» и тр-р-р и застрелил его.
Потом наши танкетки пошли вперёд и я смотрю — как только первая вышла из леса по дороге на луг (на открытое место, а место это было пристреляное), так сразу её и подбили. За ней вторая вышла — и её подбили. И вот тогда мы свернули в лес (на восток — В.Б.) вправо, а пленные стоят. И тогда кто-то говорит: «Не уйду отсюда». И так мы их оставили.
Потом пошли болота. Те, что несли носилки, так замучились! Долго шли, но до темноты прошли его. Было очень трудно идти — бывало проваливались. Раненные говорят: «Товарищи, бросьте нас!». А мы им: «Слушай, молчи! Хоть ты голову не морочь — и так устали, хоть сиди». Смотрю, дерево растет и кочка рядом. Носилки положишь на кочку, а второй говорит: «Иди сюда, там легче держать». Постояли минут 5-10 и пошли дальше. Только на дорогу выйдешь — идёшь, р-раз и провалился! Потом кто-то говорит: «Давай, мельче пошло».
Когда к станции подходили — пошла перестрелка с бронепоездом. Кто-то кричит: «Давай, дорогу перережь, немедленно»! Давай — вправо, рельсы подбейте! Но я не знаю, подбили или нет. Тут свинарник стоял — свиней подожгли, визг пошёл и тут какого-то офицера (по-моему начальника штаба) ранило. Он видит суматоху, видит, что люди о себе думают — тут уже не тот строй. Тут же идет штурм железной дороги. И он достал пистолет и говорит: «Я вам уже не нужен», - и тут же застрелился.
А мы перешли дорогу и зашли в деревню, а бедные местные жители наверно подумали, что ушли. Мы были голодные и я увидел макитру со сметаной и думаю: «Пропал мой желудок»! Но ни черта — всё переварил — такой голодный был».