Клейнер Зиновий Борисович 1908 г.р., УССР, Сумская обл., г. Ромны.
Участник советско-финской войны, награжден орденом Красной Звезды.
Родственница Клейнер Х.Р. г. Ленинград 51, Языков пер. д.23 а, кв. 56. "Клейнер - жена видимо осталась в Ивье. Был мальч(ик). Тин. еврей, кучерявые волосы".
Эвакуированы из Ленинграда.
Климов Б.И. 1906 21/07/1942 пер. Языков дом 23а кв. 56, эвакуирован в г.Омск (член семьи Климова З.Б. 1939 г.р.).
Климова В.Г. 1913 19/03/1942 пер. Языков дом 23а кв. 56 (член семьи Климова А.Б. 1936 г.р.).
Абзалов И. И. 1914 г.р. 15/07/1942 пер. Языков дом 23а кв. 56, эвакуирован в Саратовскую обл.
Косяков Иван Константинович 27/02/ пер. Языков дом 23а кв. 56, эвакуирован автотранспортом (жена Косякова М.И.).
Павлова Клавдия Федоровна 1906 г.р., 25/07/1942 г. пер. Языков дом 23а кв. 56, эвакуирована в г.Балаково (сын Павлов Николай 1931 г.р.).
Белоостро́вская у́лица — улица в Санкт-Петербурге, проходящая в Выборгском и Приморском районах, между Большим Сампсониевским проспектом и Торжковской улицей.
В 1849-1952 годах носила название Языков переулок. В 1952 году получила современное наименование в память о героических боях под Ленинградом, в районе посёлка и железнодорожной станции Белоостров, в период Великой Отечественной войны. В 1964 году часть улицы от Чёрной речки до Новосибирской улицы была отнесена к Торжковской улице.
В 1849-1952 годах носила название Языков переулок. В 1952 году получила современное наименование в память о героических боях под Ленинградом, в районе посёлка и железнодорожной станции Белоостров, в период Великой Отечественной войны. В 1964 году часть улицы от Чёрной речки до Новосибирской улицы была отнесена к Торжковской улице.
"...южнее ж/д станции Поречье, где-то в районе деревни Пересельцы сидели в лесу. Рядом были немцы, так близко что было слышно их разговор. Немцы, видимо, тоже видели нас, но ничего не предпринимали. Был приказ затаиться. Затем был бой. Наши потеряли 21-22 человека. Похоронили на окраине деревни. Вдруг появился комиссар Черных и стал кричать: «Вы чего шум поднимаете»?! А ему на встречу идёт командир 3-го батальона ст. л-т Богачёв и несёт на плече немецкий пулемёт MG-34 со свисающей лентой, а за ним бойцы несут на носилках раненного немецкого офицера… Инструктор политотдела Клейнер, владевший немецким языком, в палатке развёрнутой в лесу допросил этого офицера".
Воспоминания Портяного Ф.К.
«Рядом с Ивановским лежит Клейнер, комиссар полка. Полк, где служил Клейнер, не сумел отойти на восток, но людей и оружие не растерял. Немцы уже заняли Барановичи и Минск, а под Гродно все еще была слышна артиллерийская стрельба. Полк стремился пробить толщу окружения и выйти к своим. Жена и дети Клейнера остались в Гродно. Его привезли в госпиталь в бессознательном состоянии. Гестаповцы заметили звезду комиссара на гимнастерке. Этого достаточно, чтоб занести в список подлежащих уничтожению. Но не в их правилах покончить с человеком быстро, не потянув из него жилы. Пусть полежит, помучается бессонными ночами в ожидании допроса и расстрела. Постепенно чувство ожидания смерти притупляется обреченный начинает строить план побега. Мечта о возвращении к своим, в армию, о встрече с семьей кажется осуществимой. К этому времени уже появляются признаки заживления раны, нога становится послушной. Вот тут-то и явятся гестаповцы и с порога махнут пальцем: "Выходи, пришла и твоя очередь!"
Первым гестапо забрало Клейнера. Утром широко распахнулась дверь, у входа вытянулся ефрейтор. Быстрой походкой вошел офицер, высокий, худой. Над его маленьким, сухим лицом фуражка с высокой тульей кажется огромной. Нервно пошлепывая лайковой перчаткой по ладони левой руки, оглядел всех и вслед за ефрейтором приблизился к Клейнеру. Затем отступил на середину палаты, не торопясь натянул перчатку, и, что-то приказав ефрейтору, вышел. После ухода гестаповца воцарилась гнетущая тишина. Говорить не о чем, все ясно. Молчит и Клейнер, затягиваясь окурком, может быть, уже последним в его жизни. Снова явился ефрейтор в сопровождении двух солдат, вооруженных автоматами. — Ком! — приказал он Клейнеру. Комиссар погасил окурок, встал, надел шинель, фуражку. Прихрамывая, отошел от койки, остановился, приложил руку к козырьку.
— До свиданья, товарищи! — произносит он, идя навстречу своей смерти. Первым гестапо забрало Клейнера. Утром широко распахнулась дверь, у входа вытянулся ефрейтор. Быстрой походкой вошел офицер, высокий, худой. Над его маленьким, сухим лицом фуражка с высокой тульей кажется огромной. Нервно пошлепывая лайковой перчаткой по ладони левой руки, оглядел всех и вслед за ефрейтором приблизился к Клейнеру. Затем отступил на середину палаты, не торопясь натянул перчатку, и, что-то приказав ефрейтору, вышел. После ухода гестаповца воцарилась гнетущая тишина. Говорить не о чем, все ясно. Молчит и Клейнер, затягиваясь окурком, может быть, уже последним в его жизни. Снова явился ефрейтор в сопровождении двух солдат, вооруженных автоматами. — Ком! — приказал он Клейнеру. Комиссар погасил окурок, встал, надел шинель, фуражку. Прихрамывая, отошел от койки, остановился, приложил руку к козырьку.
В голосе — напряженность, боль, а все же улыбнулся.
— До свиданья!
Прощай, Клейнер!»
Давид Каган. Расскажи живым. Ашхабад Туркменистан 1987 г.
